Il terzo giorno l’uomo è confuso,
Le previsioni una faccenda banale:
È in arrivo la rivolta delle piante,
Una crescita inversa dei legni.
Lui s’è quasi polverizzato,
Volteggiando per i campi attorno.
Vive in attesa della rivolta,
Della magra e dell’epidemia.
Le graminacee non avranno spighe
Spessa come un capello è la quercia,
Come erba medicamentosa gli eucaliptus,
Più sottili degli steli di cipolla.
Ma l’allarme era solo simulato,
E l’orzo è maturato bene.
L’uomo è risorto dalle ceneri,
Semina nuovi semi.
Vive in attesa dell’orrore
E a questo dà nomi.
Третий день человек растерян,
И прогноз деловито прост:
Ожидается бунт растений,
Древесины попятный рост.
Он рассеялся в пыль как будто,
По окрестным полям кружа.
Он живет в ожиданье бунта,
Недорода и падежа.
Больше злаки не выйдут в колос,
Будет дуб толщиною в волос,
Эвкалипты – травой лечебной,
Не крупнее луковых стрел.
Но тревога была учебной,
И ячмень аккуратно зрел.
Человек воскрешен из праха,
Сеет новые семена.
Но живет в ожиданье страха
И дает ему имена.
(da Sbornik p’es dlja žizni solo,
Raccolta di pièces per una vita in assolo, 1978)
*
io non cambio l’ordine delle cose
vivo con austerità e circospezione
ora metto in riserva un braccio
domani invio a tuva una gamba
istituisco l’estate in australia
ricopro l’europa di neve
solo qua e là per il globo si ode
il vagare di una gamba solitaria
Sono ammiraglio fedele della natura
conferisco alle parole i fatti
la mia testa ragiona unicamente
su ciò che è vero e importante
un compito a lei disagevole
d’ipertermia ci resterebbe calva
in compenso tra le possibili corde
avrà la migliore per impiccarsi
я порядка вещей не меняю
осторожно и строго живу
нынче руку в запас увольняю
завтра ногу ссылаю в туву
учреждаю в австралии лето
погружаю европу в снега
только слышно по глобусу где-то
одинокая бродит нога
я природы проверенный флагман
облекающий в факты слова
о единственно верном и главном
рассуждает моя голова
этот труд ей высокий неловок
с перегреву легко полысеть
но зато из возможных веревок
ей на лучшей дадут повисеть
(da Sbornik p’es dlja žizni solo,
Raccolta di pièces per una vita in assolo, 1978)
*
mentre il paese sotto uno stallone scarno
divarica le gambe fino a sanguinare
amiamo incestuosi il fumo della patria
e il cadavere paterno è dolce e gradito
concittadini sodomiti aquile
mettete in viaggio lo stallone
in caso contrario il presidio dell’orda
porrà sull’agenda culinaria
una colazione plenaria di stirpi e genti
l’unione di portvejn e zuppa solianka
l’orchestra suonerà “l’Addio della slava”
con gli ebrei questa volta per fortuna
la rassegna suprema alle varie giocaste
gioca dentro pantaloni tu verga possente
mentre a suon d’orchestra gemerà la slava
e andrà all’altare col vino rosso al calice
пока страна под мерином худым
разводит ноги до кровавых пятен
мы до инцеста любим отчий дым
и труп отца нам сладок и приятен
сограждане содомляне орлы
закладывайте мерина в поездку
не то как раз президиум орды
поставит в кулинарную повестку
пленарный завтрак всех колен и рас
содружество портвейна и солянки
трубит оркестр прощание славянки
с евреями по счастью в этот раз
державный смотр досужим иокастам
играй в штанах могучий кладенец
пока славянка стонет под оркестром
и красного в стакане по венец
(da Sostojanie sna, La condizione del sonno,1980)
Immagine: Vladimir Veresciaghin, I sette peccati
Maria Borio è nata nel 1985 a Perugia. È dottore di ricerca in letteratura italiana contemporanea. Ha pubblicato le raccolte Vite unite ("XII Quaderno italiano di poesia contemporanea", Marcos y Marcos, 2015), L’altro limite (Pordenonelegge-Lietocolle, Pordenone-Faloppio, 2017) e Trasparenza (Interlinea, 2019). Ha scritto le monografie Satura. Da Montale alla lirica contemporanea (Serra, 2013) e Poetiche e individui. La poesia italiana dal 1970 al 2000 (Marsilio, 2018).