[Tre poesie nella traduzione inedita di Alessandro Niero dalla raccolta I vsë takoe… (E via dicendo), Sankt-Peterburg, Puškinskij fond, 2000, pp. 7, 44, 50.]
Sopra un borsone, sotto un nero arco,
il sassofonista ha passato la notte a suonare,
un ubriaco sopra una panchina al parco
dormiva, stesosi su un foglio di giornale.
Anch’io diventerò un musicante
e, sempre che non venga meno,
con fiocco nero e camicione bianco
andrò suonando a notte esposto al vento.
Affinché l’ubriaco dorma sorridendo
sotto un cielo fino in fondo vuotato –
dormi, non ti preoccupar di niente,
una è la musica, una soltanto.
*
Над саквояжем в черной арке
всю ночь играл саксофонист,
пропойца на скамейке в парке
спал, постелив газетный лист.
Я тоже стану музыкантом
и буду, если не умру,
в рубахе белой с черным бантом
играть ночами, на ветру.
Чтоб, улыбаясь, спал пропойца
под небом, выпитым до дна –
cпи, ни о чем не беспокойся,
есть только музыка одна.
***
C’era tanto di tutto, musica ce n’era tanta,
biglietti per il cinema ce n’erano quasi sempre.
Un tizio ombroso e un teppista su un tram
rosso viaggiavano diretti al niente.
La musica si fece poca,
la gente pure: il tram si dirigeva al deposito.
E anche noi eccoci usciti dalla sala in bocca
all’autunno per imboccare poi
il lungo viale della vita. L’argomento
del film era l’estate, la felicità, non certo i guai.
Nell’ultima fila c’erano birra e sigarette.
In prima fila non mi siederò mai.
*
Много было всего, музыки было много,
а в кинокассах билеты были почти всегда.
В красном трамвае хулиган с недотрогой
ехали в никуда.
Музыки стало мало
и пассажиров, ибо трамвай – в депо.
Вот мы и вышли в осень из кинозала
и зашагали по
длинной аллее жизни. Оно про лето
было кино, про счастье, не про беду.
В последнем ряду – пиво и сигареты.
Я никогда не сяду в первом ряду.
***
Esco dal cinema che già la neve posa,
sta lì un tale barbuto con una vanga di compensato,
nell’aria sfreccia un tram di color rosa –
il quattordici, no, il nove, il ventiquattro.
Il mondo intero, tuttavia, è mutato d’un tratto,
io invece – sempre quello, non so dove sbatter la testa,
farò tutti i numeri delle mie amiche da capo,
pigliando insulti degli estranei che ci convivono da un [pezzo.
La colpa è tutta della neve, che i fiori ha coperto.
Farò sferragliare le chiavi, giunto a casa vagolante,
e passerò per le stanze fredde e deserte.
Andrò in cucina e – toh: bevono il tè due angeli.
*
Я вышел из кино, а снег уже лежит,
и бородач стоит с фанерною лопатой,
и розовый трамвай по воздуху бежит –
четырнадцатый, нет, девятый, двадцать пятый.
Однако целый мир переменился вдруг,
а я все тот же я, куда же мне податься,
я перенаберу все номера подруг,
а там давно живут другие, матерятся.
Всему виною снег, засыпавший цветы.
До дома добреду, побряцаю ключами,
по комнатам пройду – прохладны и пусты.
Зайду на кухню, оп, два ангела за чаем.
Aleksej Petrovič Cvetkov: poeti russi contemporanei /1
Michail Ajzenberg: poeti russi contemporanei /2
Immagine: Anish Kapoor, Untitled, 2011.
Maria Borio è nata nel 1985 a Perugia. È dottore di ricerca in letteratura italiana contemporanea. Ha pubblicato le raccolte Vite unite ("XII Quaderno italiano di poesia contemporanea", Marcos y Marcos, 2015), L’altro limite (Pordenonelegge-Lietocolle, Pordenone-Faloppio, 2017) e Trasparenza (Interlinea, 2019). Ha scritto le monografie Satura. Da Montale alla lirica contemporanea (Serra, 2013) e Poetiche e individui. La poesia italiana dal 1970 al 2000 (Marsilio, 2018).